Когда умерла мама, мне только-только исполнилось двадцать лет. Для кого-то вполне зрелый возраст, а для кого-то... Мама была художница (как, впрочем, и другие мои любимые родственники - одна я не уродилась), росла я в довольно-таки богемной семье, и к двадцати годам к жизни была практически не приспособлена. И всё ждала, когда же, наконец, повзрослею. Поскольку имеющаяся на тот момент в наличие родня (художники, скульпторы и писатели, увы, умерли ещё раньше, чем мама), по-быстрому сделала ноги и предпочла не замечать, что я вообще есть, положение моё представлялось довольно плачевным. Я училась на втором курсе полевого факультета МГУ, специфика которого заключалась в том, что вечернее и заочное отделение отсутствовали по определению. Ну а стипендия... На проезд в метро и обед в столовой (не каждый день) аккурат хватало. Не более того. Дабы пытливый читатель мог полностью осознать масштабы трагедии, замечу, что я была в тот момент жизни некрасивая, нелюбимая, зачморённая вконец, стесняющаяся всех и вся, и таким образом, рассчитывать на появлении в своей жизни собственного бизнеса или мужчины-избавителя не приходилось никак. Не спасала даже отдельная квартира... А-у-у-у-уууууу! Сейчас сама завою, как тошно!
Но мир не без добрых людей! Соседка с седьмого этажа (я живу на шестом), сжалившись над сироткой, помогла устроиться на работу в приличное место. И меня-таки взяли! Уборщицей. В красивый особняк в Лаврушенском переулке, напротив Третьяковской галереи. Каждый день после занятий (как ни странно, я практически не прогуливала лекции и семинары) я ездила убирать "свой этаж", а ещё летом, когда заканчивалась практика, и все мои сотоварищи радостно расползались на долгожданные каникулы. На полевую практику (обязательная часть учебной программы, как ни крутись) меня отпускали (святые люди!). Я проработала почти полтора года, а потом контору мою закрыли - уж слишком "совковой" она была. А жалко. И люди там хорошие работали (в основном жёны дипломатов, пересиживающие между командировками мужей), и платили очень неплохо даже уборщице. Да что там говорить, я выжила (осталось собой) благодаря этой работе.
Ну, а дальше, как говорится, была совсем другая история...
И вот в эту самую пятницу, радостно прыгая около дорогого сердцу особняка, вижу, что на нём повесили мемориальную табличку. А на ней:
Далее нет слов. Одни эмоции.
Кстати, до сих пор жду, когда же, наконец, повзрослею. Есть сильное подозрение, что этого со мной уже не случится.
Journal information